- Ну, и куда ты мостишься? Так будем плестись целый час. – Раздраженно, но тихо сказал
Фёдор Петрович водителю, пристроившемуся в огромный многоцветный хвост.
Когда-то, еще на заре своей карьеры, он прочитал, что повышать голос – удел людей слабых, а к таковым он себя не относил. И действительно – ровные, бесцветные нотки в его приятном в общем-то баритоне вызывали куда большую робость и внушали должное уважение к оратору.
– Давай на встречную! Опаздываем же.
Шофер, немолодой уже мужчина в измятом костюме, молча крутанул руль влево и громоздкий «Мерседес», распугивая ближайшие машины резкими сигналами, послушно выбрался из недвижимой вереницы.
Фёдор Петрович откинулся на сидение, утраиваясь поудобнее и подумал, не выпить ли ему утреннюю порцию, а то настроение совсем ни к черту. Открыл минибар, окинул взглядом его содержимое и, осознав, что пока как-то не хочется, захлопнул дверку.

Усталость, накопившаяся за неделю, гнездилась не только в бороздистых желтоватых мешках под глазами, но и где-то глубоко внутри, в самой сердцевине.
Не помогла ни поездка за город к друзьям, ни вчерашняя сауна, ни затянувшийся до поздней ночи тайский массаж.
Заспанное, хмурое утро застелило дорогу клочьями тумана. Голые и оттого беззащитные деревья, потевшие от влаги, безропотно окунались в каждодневный гул моторов.
Бегущие на встречу машины не очень хотели уступать дорогу разжиревшему черному автомобилю, упорно не желая прижиматься к обочине.
После очередного неуклюжего маневра встречной маршрутки, шофер едва-едва успел затормозить, втискивая черного толстобрюха между ползущими по своей полосе машинами.
Фёдор Петрович отнесся к этому стоически и лишь мечтательно вздохнул.
- Эх, сейчас бы Субарик сюда, тот что я Лешке на День Рождения подарил. Сынуля все равно ближайшее время ездить не будет. Я бы показал класс езды. Единственное номера на нем простецкие, – останавливайся и объясняй всем и каждому, кто да что. А вообще, это форменный беспорядок! Опаздываем же. Позвонить что ли Михалычу и натолкать? Он же уверяет что ситуация на дорогах в норме, никаких тебе заторов.
- Хорошо бы. – Лаконично и добродушно ответил водитель.
Фёдор Петрович достал мобильник и защелкал, ловко нажимая крошечные кнопочки толстыми пальцами.
– Хотя… Мы сделаем по-другому. А ну, притормози.
Водитель остановил машину как раз возле нахохлившегося гаишника, стоявшего на обочине с радаром в руках. Тот как раз «прицеливался», подыскивая очередную жертву.
- Молодой человек! - Произнес Фёдор Петрович, едва опустив тонированное стекло. Эй, юноша!
Гаишник удивленно повернулся, предоставив пассажирам «Мерседеса» возможность получше рассмотреть свое широкое, щекастое лицо, неумолимо покрывающееся пунцовыми пятнами.
- Да- да, я к вам обращаюсь! Вы что глухой, не слышите когда вас зовут?
- Слышу. – Как-то невесело ответил он.
- Фамилия!
- Лейтенант Пафнутьев.
- А я - Мастерков Фёдор Петрович. – И Фёдор Петрович показал некое удостоверение, в корне меняющее отношение к его обладателю, и участливо поинтересовался. – А почему, лейтенант, такая пробка образовалась? Авария где-то?
- Вы, наверное, не часто ездите утром по этой дороге. Тут всегда так.
- Да? - Вяло удивился обладатель удостоверения. – Ой, как не хорошо! Нужно будет разобраться. А пока что мы сделаем вот что. Я опаздываю на важное совещание, вернее уже опоздал. По этому, давайте-ка снимайтесь с якоря и помогите добраться, ну хотя бы до того места, где пробка рассосется. С мигалками, ну все как положено. Головной машиной пойдете.
Мастерков улыбнулся, но заметив недовольные складки на широком лбу гаишника, посерьезнел и добавил: « Или мне Михал Михалыча набрать?»
- Нет, зачем же. – Беседа с начальником ГАИ совсем не прельщала Пафнутьева. – Уже едем.
- Вот, так-то лучше. А то, так и стояли бы без дела. – Сказал Фёдор Петрович и поднял стекло.
Впереди раздалась резкая недовольная трель, перешла в назойливо-агрессивное завывание, и норовистый «Мерседес», вырвавшись из неподвижного массива, помчался во всю прыть.
За окном мелькали машины, и Мастеркову вдруг на минуту стало на душе совсем легко.
Два слова – и справедливость восстановлена. Он не должен стоять в пробке, как все, точно в очереди в былые времена.
А ведь длинные были такие очереди – за продуктами, за одеждой. В общем - за всем, теперь даже и не верится. И чего это вдруг ему навеяло? Странно, потому как не очень он любил вспоминать эти самые времена – детство и юность.
Комнату в замызганной коммуналке, в которой обосновалась бедность, и не простая себе бедность, а такая унылая.
Память услужливо оттискала где-то под толщей дней нелепого неудачника-выпивоху отца и серую, пропитанную непролазной безысходностью жизнь матери. Конечно, если разобраться, у многих она такая, или подобная, но его такая жизнь ну никак не устраивала. Потому что бедность – это унижение,
Унижаться можно и даже нужно, но только ради цели, а не каждодневно, всегда и без надежды перестать.
Он вздохнул. Да, когда-то он стоял в самом хвостике этой нескончаемой очереди, которая по сути и есть жизнь, а теперь…Вон как все расступаются, пропускают вперед.
Ругают, конечно, последними словами, но это из зависти – любой махнулся бы с ним местами. Ну да, нет. Это именно он едет в этой машине, отделанной карельской лакированной березой. И едет не как все, по каким-то там обыкновенным делам, а по самым что ни наесть государственным.
- Куда теперь, Фёдор Петрович? – Неожиданно спугнул водитель гремучую смесь досадливых воспоминаний и приятных мыслей.
- А что уже приехали? – Удивился Мастерков. – Так быстро!
- А ведь могут когда захотят. – Задумчиво проговорил шофер, проводив взглядом удаляющуюся машину гаишников. Лейтенант Пафнутьев напоследок отдал честь, а вернее ее остатки, тонированному стеклу их автомобиля. – Успеваем.
- Да. – Согласился его пассажир. - Думаю, успеваем. Поехали по Приморской.
- На Ланжерон?
- Да.- Кивнул Мастерков. – Время то к завтраку.

* * *

Сорвавшийся вдруг порывистый сильный ветер в миг разогнал остатки утреннего тумана.
Ребристое море растрепало белесые патлы неугомонных волн, накрывших пустынный пляж комьями пены. Пористая и неуклюжая, она перекатывалась по песку, обрастая мелкими мокрыми песчинками.
Очень не уютно на Ланжероне в это время года. Ничто не напоминало о ленивых, изнеженных солнцем отдыхающих, да и вообще – о лете. Только стая толстогрудых птиц внесезонно выискивала что-то в песке, неспешно переставляя тонкие циркули лап.
Резкий порыв ветра больно ударил в лицо, завернул цветастую ленточку галстука и даже пытался содрать с Фёдора Петровича новенький пиджак, но ему это не удалось и пассажир «Мерседеса» благополучно достиг дверей гостеприимного ресторана, расположенного, как уже понял читатель, на берегу моря.
Лукавил Мастерков, не ради завтрака он приезжал сюда. Ну или не только ради него.
Раньше они с Машкой частенько сюда захаживали. Она все терзала меню, заказывая всякие там эскарго, в чесночном масле, оказавшимися на поверку слизкими улитками, и, непременно, к ним тостики. Или най-сян, зеленый чай, кусты которого, как она, улыбаясь своей задорной улыбкой, втолковывала ему, специально поливали молоком.
Одним словом, ей хотелось экзотики и он был не против.
Молодая, чуть старше Лёшки, но совершенно не похожая на этих городских, прилизанных, бледных девчонок с утомленными тусклыми лицами, почему-то очень напоминавшими ему рыбьи морды.
Немного сумбурная, порядком безграмотная и простоватая, но зато - какой темперамент! Кровь с молоком! А решительная какая!
Как раз то, чего ему не хватало для развода с первой женой – совсем уже, до неприличия старой женщиной. Она, конечно, очень ему помогла, и морально, и финансово. Да что там, особенно финансово, но…Это еще не повод жить с ней всю жизнь, когда уже невмоготу, ведь правда?
Однако Фёдор Петрович переоценил накал нахлынувших чувств, и уже спустя полгода после свадьбы тяготился молодой супругой, которой, впрочем, тоже не было до него никакого дела.
Вот и сейчас он приехал, рассчитывая увидеться с одной хорошенькой официанткой, правильно понимающей жизнь. Благо и кабинетик специальный был тут же, рядышком, на третьем этаже.
Мастерков заказал бекон с яичницей, горячих картофельных булочек и чай, обычный черный, кусты которого китайцы не поливали молоком, и с неудовольствием узнал, что его любимой официантки сегодня нету – очевидно заболела, значит сегодня без десерта.
В другую погоду можно было бы прогуляться по берегу. А так, остается смотреть на недовольное море, мелкими глотками цедить дымящийся бурый напиток, курить и рождать аккуратные дымные колечки.
А неплохо бы сейчас в бар заглянуть, тот, что в его кабинете.
Он посмотрел на золотистый прямоугольник часов – время близилось к полудню, и принял волевое решение – на работу!