- Так что же это такое получается, товарищ полковник?
- Пока что, тяжело сказать. Тело то так и не нашли. Если бы даже он остался жив, что, при падении с такой высоты, практически невозможно, следы на клумбе все равно бы остались. Так что дело пока что возбуждать не с чего. Без вести пропавшим формально пока что тоже признать нельзя.
- Акимыч ну не верю я в эту мистику. Может девчонка-секретарша путает что-то? Сидела, наверное, маникюры рисовала, и не заметила просто. Может, вышел человек – через дверь, и ушел.
- Ага. Пешком, без верхней одежды и мобильного телефона в неизвестном направлении и до сих пор ни слуху, ни духу. Куда это, интересно? – Борис Акимыч по привычке погладил аккуратные седые усики.
- А вот это и выясняйте! Проводите свои оперативно-розыскные мероприятия, если нужна санкция какая – обращайся, мигом организую. Это ж тебе не шушера какая-то, а сам Мастерков. Ситуация на контроле у шефа, естественно. Ну все, я в прокуратуру, а то меня уже обзвонились. – И, на ходу надевая, пальто, следователь из областной поинтересовался. - Кстати, как там наш главный фигурант - подозреваемый, он же свидетель.
- А, бродяга этот, в дурацком берете? В полном отказе, чушь какую-то порет несусветную, будто он и есть Мастерков.
Следователь рассмеялся.
- А что, не похож?
- Веришь, ни разу! Кстати, с ним уже работают наши люди, полным ходом.
- Как только что-то выяснится – сразу отзвонись. Может, еще сам объявиться. И еще. К тебе заедет его супруга, обрисуешь ей ситуацию, что, да как, может она чего подскажет. Можешь бомжа ей показать – авось опознает в нем супруга своего. – И следователь снова захихикал.
Борис Акимыч не обманул своего коллегу.
С бродягой действительно уже работал их человек, в лице старшего оперуполномоченного Хомякова.
- Говори, куда тело дел? - В который уже раз лениво спрашивал опер, расхаживая по маленькой комнатушке. – Скажешь?
Оборванец активно затопал ногами по заплеванному полу.
- То-то же. – Хомяков снял с его головы кулек, и бродяга жадно вдохнул драгоценный воздух вздувшимся разбитым ртом.- Ну, хватит, а то голова закружится. Говори.
Слова опера искажались и вязли в многослойной невыносимо плотной вате, которой будто облепили со всех сторон голову Фёдора Петровича.
Трудно он привыкал к своему новому обличью, но уже, по крайней мере, перестал твердить, что произошло жуткое недоразумение.
Прекратил угрожать этому менту взысканиями, вплоть до увольнения.
Не бил больше рукой в грудь, разоряясь, что он, Мастерков, с начальником на «ты», и двери в его сраный кабинет только ногой и открывает.
Он уже не сулил награду, не предлагал взятку и вообще старался по меньше говорить, чтобы не вызывать лишний раз неудовольствие Хомякова.
- Ну? – Настырный опер направил яркую лампу ему прямиком в глаза. – Чего молчим?
- Что вы хотите от меня?
- А ты не понимаешь, значит. Ладно. В «космонавта» уже поиграли, теперь, значит, в «моторолку».
Фёдор Петрович знал эту игру, правда только понаслышке, но и того, что он знал, хватило. И он вовсе не хотел в нее играть, потому что не любил, когда его било током. Поэтому решился еще раз разъяснить произошедшее непонятливому оперуполномоченному.
- Знаю, это трудно представить, но прошу вас, поверьте. Сегодня, почти в самый обед, ко мне в кабинет зашел бродяга, Ноубаденко, корявый такой, а с ним пес лохматый, и визитка его есть, у бродяги в смысле. Они меня шантажировать пытались, а когда не получилось, в окно – шмыг, и все. Только не разбился он – канатоходец потому что. А меня они… - Тут Мастерков замялся, подыскивая подходящее слово. – Изуродовали. Да так, что никто теперь не признает.
Хомяков ухмыльнулся, сморщив при этом перебитый нос, и угрожающе захрустел костяшками рук.
- Так, ты опять за свое? Вижу, без игры нам никак не обойтись…
Через час в кабинете начальника райотдела состоялась конфиденциальная беседа между старшим оперуполномоченным Хомяковым и начальником же райотдела Борисом Акимовичем.
- Вот уж, не ожидал. – Удивился последний. - Теряешь класс, Толян.
Опер виновато опустил глаза.
- Да не в себе он, Борис Акимыч, совсем не в себе. У него по-моему эта, как ее шизофрения. Он себя Мастерковым мнит, говорит всех нас под суд отдаст. Двинулся мужик.
- А может, косит?
- Обижаете, Борис Акимыч! Я его по полной нагрузил. Завтра такая крепатурка будет.
- Тогда вот что, ты давай в психиатричку звякни, разместим его, пускай стационарку проведут.
- Так нет же постановления. – Недовольно произнес Хомяков, у которого интерес к сумасшедшему оборванцу давно уже вышел.
- Придумай что-нибудь, не маленький. А я пока в прокуратуру отзвонюсь. С супругой пропавшего беседу имел - молодая баба, озорная и все при ней. – Борис Акимыч лукаво сощурил левый глаз. – Только, не шибко она расстроилась от этой новости. Мол потерялся – найдется, ушел насовсем - туда и дорога. А случилось что – жаль конечно, но все там будем. Оно и понятно, ей без него веселее будет, с такими то деньжищами. Сынуля то его – наркоман. Короче, мотивчик вроде имеется, а дальше - будем посмотреть.

* * *

- Заходите, пожалуйста.
Хомяков посторонился, выпуская из кабинета санитара, придерживающего за локоть человечка со сморщенным озабоченным лицом.
Человечек исподлобья взглянул на милиционера и вдруг жалостливо запел, или, скорее, завыл, срываясь на гнуснейший фальцет.
- Доообрых дел мастер ушел в запооой, доообрых дел мастер с похмелья злооой! – Тут певец попытался дернуть представителя закона за лацкан пиджака, но был остановлен бдительным санитаром.
Хомяков резко отшатнулся в сторону.
- Алкогольный психоз. Больной человек. Сами понимаете.
Доктор оказался благообразного вида старичком с седоватой бородкой клинышком и выцветшими, словно дремлющими глазами.
- Присаживайтесь, пожалуйста. Вы из милиции, значит. По поводу стационарной психиатрической экспертизы, проведенной нашими специалистами по вашей просьбе…в приватном порядке, в качестве одолжения. – И, мельком взглянув на раскрытое удостоверение, спросил. – Что ж вы, голубчики, просите, а сами потом месяц не приходите? Иль не нужно уже?
- Нужно-нужно. Но дел невпроворот. – Пробасил оперуполномоченный. – Давайте по сути, папаша, чего там у него нашли?
Доктор нырнул в кипу документов, достал пару листов и протянул их Хомякову. Тот пропустил исследовательскую часть и, перейдя сразу к выводам, прочитал по слогам диагноз: « Ши-зо-типи-ческое расстройство»
- А это расстройство, что оно значит, доктор?
- Сейчас я вам объясню. Это расстройство схоже по симптомам с шизофренией. То же чудаковатое поведение больного, аномалии мышления и эмоций. Хотя нарушения психики, характерные для шизофрении отсутствуют. В нашем случае наблюдались такие признаки заболевания, как неадекватный аффект, сопряженный с некоторой социальной отчужденностью (то бишь склонностью к бродяжничеству), специфическое поведение, транзиторные квазипсихотические эпизоды с галлюцинациями…- Увлекся врач.
Тут Хомяков понял, что спросил он зря, дальше слушать никакого смысла нет и сам уточнил диагноз.
- Короче, толку с него, как с козла молока.
- Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
- Какая разница, расстройство у него или шиза, все равно вы его невменяемым признали.
Не можем мы, значит, привлечь его ни в качестве подозреваемого, ни, даже, свидетеля. Кстати, он ничего интересного не вспомнил про тот день, когда пропал Мастерков? Может, какие-то имена называл?
- Называл, много имен называл.
- Чьи? – Обрадовался опер.
- Все дело в том, что он, в силу своего заболевания, мнит себя Мастерковым Фёдором Петровичем. Поэтому, имена называл все больше громкие, из тех, что на слуху, подробностями, деталями все украшал. Опять же в силу диагноза, естественно. У них, знаете ли, прекраснейшее воображение!
- Знаю – знаю. Эти сведения он еще в отделении сообщил. А полезного, значит, нечего?
- В последнее время его галлюцинации несколько видоизменились. Говорил, что не желает по земле ходить, обидел тут многих. Хочет по небу. Думали – суицидник, так нет, умирать вроде не собирается.
- Значит, придется жену раскручивать. – Задумчиво произнес опер. – Знакомые у нее обнаружились, в криминальном мире. А бродягу этого, под психа косящего, нанять могли, или заставить просто... Мне нужно с ним побеседовать.
- Как бы вам это сказать… - Замялся доктор. – Боюсь, тут могут возникнуть сложности.
- Чего это?
- Его нет в клинике.
- Как так нет? – Удивился Хомяков. – А где же он?
- Исчез. Сбежал очевидно.
- Сбежал? – Тут опер так рассвирепел, что даже перешел на «ты». – Главный свидетель по уголовному делу сбежал, а ты сидишь тут и спокойно так об этом заявляешь, промежду прочим.
- Во-первых, не надо на меня орать, юноша. – Спокойно ответил доктор. – Мы уже выяснили, что свидетелем он быть не мог. А во-вторых…Больной был доставлен к нам с переломом трех ребер, выбитыми зубами, множественными ушибами и ссадинами. Разве так обращаются с важными свидетелями?
- Следственные действия…слегка переусердствовали. - Замялся Хомяков.
- Вот и я о чем. А еще в ходе проведения следственных мероприятий, вы повредили ему обе почки. Он все время, что здесь был, кровью мочился. Уролог консультировал, сказал – нужны дорогостоящие препараты, а может даже операция. Или…
- Или что?
- Всякое может случится… Но будем надеяться на лучшее.
- На лучшее. – Тупо повторил Хомяков. – А когда он убежал? И зачем? Тут ему хоть помощь оказывали.
- Вы переоцениваете наши возможности. – Грустно улыбнулся доктор. – К сожалению. А исчез он на той неделе еще. На обходе хватились. Хотя как ушел – непонятно, дежурный врач клянется, что никто из отделения не выходил. И еще, зачем-то, прихватил с собой пса, что в дворике больничном жил. Лохматая такая псина была, безобидная.
А потом, опер с доктором направились в палату, где выслушали россказни растрепанного юнца с лицом, нещадно изъеденным оспой.
Тот воровато оглядывался, и недоверчиво косясь на оперуполномоченного, вещал.
Рассказывал, как ни странно, о бродяге.
Излагал образно, где-то даже вычурно, сыпал метафорами, в общем, метал бисер перед Хомяковым.
Говорил, что сосед его сказался сначала чинушей-казнокрадом, а после - канатоходцем. Насчет второго, ему, конечно, никто не поверил.
Потому что чиновником может быть каждый, ничего такого. А вот по небесам шастать…
Фантазер.
А он не врал, оказывается, и взял, и ушел.
- Шагнул в фиолетовый прямоугольник предвечернего неба и скоро исчез из виду, скрывшись за сияющим в закатный час горизонтом. – Цветасто завершил свой рассказ больной.
- Талант! – Улыбнулся доктор. - Даже книжицу издать успел, прежде чем сюда угодил. Чего улыбаетесь, не верите небось? А зря! Достоевский между прочим тоже психическим расстройством страдал. И Франц Кафка…
- Ну, если даже Кафка, тогда конечно…
Юнец тем временем поглядел в давно немытое залапанное окно, резко отвернулся и вдруг разрыдался, уткнувшись лицом в подушку.
- Пойдемте. Нам пора.