В Воронеже, как, впрочем, во всей России, и не только, наступила осень. Дворы и улицы покрылись золотым ковром листьев, трава пожухла, а цветы повяли. Природа дышала спокойствием и умиротворением.
Во дворе дома номер тринадцать по улице Лизюкова, свернувшись калачиком, дремал в лучах заходящего солнца котенок Васька. Ни он, ни кто-либо еще на планете, не знал, что ослик Иа-Иа погиб. Не знал этого и сам ослик, ибо душа его, вероятно, бессмертная, потерялась по дороге в рай, и апостол Петр не мог сообщить ему столь прискорбное известие.
Но все-таки был один человек, знавший о смерти Иа-Иа. Даже не человек, и не медведь, а так, медвежонок.
Винни-Пух вышагивал по асфальту. Одной лапой он сжимал еще дымящийся обрез, другой – хвост Иа-Иа. Окрестности оглашались его звонким пением:
Есть на свете Винни-Пух,
И поет он эти песни вслух,
И не важно, чем он занят,
Винни-Пух скучать не станет…
- …Он кого-нибудь достанет, - прервал пение медвежонка прокуренный голос.
- Это ты, Робин? – воскликнул Пух. – Выходи, подлый трус.
Но Кристофер Робин, хоть и был трусом, дураком никогда не был. А посему не вышел. А лишь поплотнее вжался в камни, и дрожащими руками попытался навести на Винни свою винтовку.
- Хороший Пух – мертвый Пух, - прошептал он, и нажал на курок.
- Бух! – сказал, взрываясь, порох.
- Клац, - сказал, отходя, затвор.
- Чпок, - сказала пуля, войдя в голову Пуха.
Но недаром в голове медвежонка были опилки. Не зря дизайнеры, инженеры и психологи, сделавшие его, ели свой хлеб. Пуля калибра 7,62 миллиметра прошла насквозь, не причинив особого вреда.
- Во гад! – заорал Винни. – Ты мне башку попортил! Да я тебя нагну!!!
И тут Кристоферу Робину не повезло. От криков медведя он окончательно расклеился, и испортил воздух. Поняв, что по такому ориентиру найти его будет очень легко, Робин испугался еще больше, и привел в негодность почти новые синенькие шортики.
Пух, учуяв характерный органический запах, устремился к укрытию Кристофера.
- Сдохни, гад, - прошипел он.
Мозги Робина брызнули на медвежонка и камни. Винни жестоко ухмыльнулся, и достал из-за пазухи фляжку с бренди.
- Не торопись праздновать, ублюдок, - раздался голос за его спиной.
Пух обернулся и увидел Пятачка, сжимающего магнум сорок четвертого калибра.
- Пришел час мести!!! – проревел поросенок.
- За что? – взмолился медвежонок.
- За что? – Пятачок топнул деревянной ногой. – Посмотри на мою ногу. Помнишь, ты делал из нее шашлык? Посмотри на мой глаз. Помнишь, как ты играл им в бильярд? И ты еще спрашиваешь за что?
Поросенок разрядил всю обойму в Пуха. В плюшевом теле появилось девять рваных дыр, через которые вывалились опилки. Медвежонка больше не стало.

Котенок вздрогнул и проснулся. Он почувствовал сильнейшее возмущение в биологическом поле планеты. Усилием мысли он превратился в высшую материю и в долю секунды перенесся к полю боя.
- Зачем ты это сделал, кабан? – спросил он оторопевшего поросенка. – Ты нарушил равновесие мира, это может привести к необратимым последствиям. Придется тебя наказать.
- Помилуй! – взмолился Пятачок. – У меня жена, дети, работа. Как же они без меня?
- Хорошо, - смягчился котенок. – Пять баксов.
И, удовлетворенный совершенным им высшим правосудием, Васька превратился в высшую материю. Вдруг он что-то вспомнил, и снова стал маленьким полосатым котенком.
- Да, кстати, - многозначительно произнес он. – На самом деле я – Бэтман.

На спящий город опустилась ночь. Васька спал во дворе дома номер тринадцать по улице Лизюкова, что в Воронеже, и его душа согревалась сознанием совершенного правосудия и пятью баксами. Ни он, ни кто-либо еще на планете не знал, что Карлсон подавился вареньем. Не знал этого и сам Карлсон, ибо душа его, вероятно, бессмертная, потерялась по дороге в рай, и апостол Петр не мог сообщить ему столь прискорбное известие.
Но все-таки был один человек, знавший о его смерти. Даже не человек, а так, Малыш.