Моя беременная, на шестом месяце, жена подобрала на улице грязного,
облезлого кота, прижала его к груди и нежно так прошептала: Котик,
Васенька, теперь ты будешь жить с нами! Пришлось Василия "усыновить".
Отмывал его, конечно, я, Васька же орал, вырывался и исцарапал мне в
кровь все руки и лицо. С таким видом я проходил более двух недель.
Ходить в кошачий туалет Василий категорически отказывался, по-большому
он гадил исключительно нам под кровать, а по-маленькому в кухне под
обеденный стол. Как я не отдраивал хлоркой спальню и кухню, скоро оба
эти помещения напоминали общественный кошачий туалет. Клоки шерсти
валялись по всей квартире, Василий отчаянно линял. Жена будучи на шестом
месяце убирать квартиру сама была не в состоянии, дышать кошачьей
шерстью тоже, приходилось мне ежедневно после работы устраивать
генеральную влажную уборку.
В моменты и так ставшего, по понятным причинам, редкого секса Василий
меня к жене ужасно ревновал, орал дурным голосом и пытался цапнуть за
яйца. Когда же его попытались выдворить из спальни, орал под дверью
дурным голосом и рвал в клочья обои. Сам же требовал кошку, метил все
углы, и ссал во всю обувь без разбора. На предложение отвезти его к
ветеринару и лишить мужского достоинства, жена искренне возмутилась. А
если тебя кастрировать, взвилась она. Аргумент показался мне весомым.
Ел Василий не из кошачьей миски, а из тарелки жены, сидя у нее на
коленях, либо на обеденном столе. От кошачьего корма он отказался сразу,
а как впервые учуял запах красной икры, то и от всей остальной пищи.
Причем раз и навсегда. Красную икру же жрал в таких количествах, что мне
приходилось затариваться ею по 3 - 4 раза в неделю. По деньгам же
уходящим на этот деликатес можно было обеспечить всем необходимым не
одну беременную жену, а целый мусульманский гарем.
О том, что он исцарапал всю мебель точа об нее когти, которые жена
категорически не разрешала ему подстригать, и оборвал все занавески
вместе с гардинами прыгая по ним как Тарзан, я вообще лучше умолчу.
Короче, все это мне ужасно надоело, и я предложил жене отвезти кота в
приют для бездомных кошек, где его кто-нибудь другой, возможно,
"усыновит". Не только же нам столько счастья! Монолог жены был долгим и
нудным, но суть его сводилась к одному: Мы в ответе за тех кого
приручили! Мне ничего не оставалось как смириться с присутствием Василия
в нашей жизни, как с вынужденной неизбежностью.
Так продолжалось почти 3 месяца, но вот в один день, перед самими
родами, вернувшись с работы Василия в квартире я не обнаружил. На вопрос
жене, где Васька, она сухо и беспристрастно ответила: я выкинула его на
улицу.
Что мог совершить Василий, чего он до сих пор не совершал, чтобы навлечь
на себя столь ужасный гнев? И как быть с понятием "мы в ответе за тех,
кого приручили"... Что-то не стыковалось в моей голове. Два коротких
слова, которые только и смогли сорваться с моих изумленных губ: за что?
Ответ жены поразил меня как гром среди ясного неба: он мне надоел.
Я не спал всю ночь, а утром собрал свои вещи, и ушел от жены. Рожала она
уже без меня, и из род. дома я ее не забирал, и ребенка до сих пор ни
разу не видел, хотя пацану уже почти три года и алименты плачу исправно.
Я не смог простить ей предательства. Нет, не к коту Ваське. Я просто
отчетливо понял, что за словами "мы в ответе за тех кого приручили"
ничего не стояло. Совсем ничего. Для нее они были пустым звуком. Хотя
нет, за ними стояло обычное женское коварство, простое желание
прикрыться ими как весомым аргументом в споре. В них не верили
изначально, ими воспользовались всего лишь как оружим в борьбе за право
отстоять свою волю. А когда надобность в них отпала их выкинули на
помойку вместе с котом Василем. Между мной и женой встало ее лицемерие.
Я понял, что в один день могу надоесть и я, и попросту решил форсировать
события. Предать сейчас, дабы не испытать предательства в будушем. В
полне обозримом будушем...

Мистер Батерфляй.