1991 год, в стране агония перестройки. Нет уверенности в завтрашнем, сегодняшнем и вчерашнем дне. Кто помнит, тот помнит.
Г. Львов. Мой друг живет с отцом, матерью, двумя младшими сестрами и бабушкой мамы.
Бабушке, а вернее прабабушке за девяносто, она плохо слышит, лет десять не была на улице, еле ходит по квартире до туалета и обратно. Доход семьи - зарплата родителей врачей и маленькая пенсия. Житуха с каждым днем все голоднее и напряженнее. И бабушка стала частенько хандрить и ныть: - Бог не дает мне смерти. Все мои сверстники уже там, детей я пережила и только порчу жизнь внучке и ее...
1991 год, в стране агония перестройки.
Нет уверенности в завтрашнем, сегодняшнем и вчерашнем дне. Кто помнит, тот помнит.
Г. Львов. Мой друг живет с отцом, матерью, двумя младшими сестрами и бабушкой мамы.
Бабушке, а вернее прабабушке за девяносто, она плохо слышит, лет десять не была на улице, еле ходит по квартире до туалета и обратно. Доход семьи - зарплата родителей врачей и маленькая пенсия. Житуха с каждым днем все голоднее и напряженнее. И бабушка стала частенько хандрить и ныть:
- Бог не дает мне смерти. Все мои сверстники уже там, детей я пережила и только порчу жизнь внучке ...
Ходил в районную поликлинику выписываться после болезни, но главврача нужно было ждать часа три. За это время я умудрился сгонять на рынок, купить деду для дачи раскладной стульчик и вернуться обратно. Оставался час. Я разложил стульчик рядом с больничной банкеткой и стал спокойно читать книжку.
На этаж влетела бешеная бабка и, распихав плотную массу народа в коридоре, подбежала ко мне с воплем:
— Уступи место, молокосос!
Я медленно и степенно закрыл книжку, встал, сложил стульчик, ушёл к противоположной стене, разложил его там и продолжил читать. Народ аплодировал.