- Лю-ю-юди-и-и! На по-о-омо-о-ощь! Пожа-а-а-ар! – кричал картавый детский голос.
Я отложила в сторону книгу и высунулась в окно.
- Ты когда-нибудь заткнешься, мерзкое уебище?! – гаркнула я.
Гуляющие во дворе мамочки с малышами и греющиеся на солнышке пенсионеры не обращали на нас никакого внимания. К выходкам моего малолетнего соседа сверху здесь привыкли еще до моего переезда.
Решив, что я вполне созрела для самостоятельной жизни, потрепав нервы родителям, я стала обладателем двухкомнатной квартиры на тихой улочке в центре. Тихой она казалась только с виду. Всю прелесть старого пятиэтажного дома нарушали деда Ваня и его внучок Вовчик.
Маменька Вовчика, Женька, покинула места, не столь отдаленные, за некоторое время до моего переезда. В воспитании сына она, по понятным причинам, не могла участвовать, поэтому его взращением занимались ее мать и деда Ваня.
С дедом я познакомилась в день переезда. Он застенчиво сунул испитую морду в распахнутую дверь и спросил, не нужна ли помощь. Помощь была нужна, о чем я его и известила.
- Сто рублей, - проблеял он.
Я согласилась.
- Деньги вперед, - нагло потребовал он.
Рядиться не было времени, я сунула ему деньги и попросила помочь с книгами, от которых я не могла отвертеться при переезде. Маменька ловко сбагрила мне всю библиотеку, избавив себя от лишней пыли. Дед услужливо согнулся и больше я его в этот день не видела.
Зато вечером я имела честь познакомиться с Женькой. Мебель была расставлена, я распихивала по полкам тома БСЭ, которые оказались не нужны в хозяйстве маме, а до этого так же не пригодились и бабуле, когда в дверь кто-то настойчиво попинал.
На пороге стояла приземистая патлатая девица, которая хрипло каркнула:
- Ты деда напоила?
Я вопросительно подняла брови.
- Моего деда ты напоила? – громче спросила она.
- Нет, и не кричите, я не глухая.
- А кто напоил? Он на бровях пришел, сказал, что помогал тебе вещи перетаскивать, ты его и угостила.
- Ложь, пиздежь и провокация, - прошипела я. – Твой дед взял деньги вперед и свалил, помощник херов.
Она заржала, предупредила, чтобы я больше не давала ему ни копейки и стрельнула сигаретку. Я провела ее на кухню, мы покурили, выпили по бутылочке пива и расстались друзьями.

Около месяца я не сталкивалась со своими верхними соседями, уезжая из дома рано, а возвращаясь поздно. И тут меня свалила простуда, давшая мне возможность закончить распаковку вещей.
Я вяло шоркалась по квартире, бросая начатое на половине, когда раздался крик:
- Лю-ю-юди-и-и! На по-о-омо-о-ощь! Пожа-а-а-ар!
Кричал ребенок. Я открыла окно, высунулась наружу и посмотрела наверх. Крик несся оттуда. Из форточки торчала лохматая мальчишечья голова и вопила.
Я схватила телефон и понеслась в подъезд. Замученный простудой мозг все никак не мог вспомнить номер пожарной службы. 01,02,03? Какой из них?
В подъезде пахло кошками, дыма не наблюдалось. Я начала тарабанить в грязную деревянную дверь. Со скрипом она отворилась, и на меня уставились красные глаза деда Вани.
- Чо надо? – промямлил он, обдавая меня тошнотворным запахом перегара. В косматой бороде, лежащей веером на впалой седовласой груди, запутались хлебные крошки.
- У вас пожар? – неуверенно спросила я, отходя на два шага, дышать было невозможно.
- Нет у нас никакого пожара, опять Вовчик балуется, долбоеб.
- А вы-то куда смотрите? – возмутилась я. – Ведь кто-нибудь поверит и вызовет пожарных!
- Не вызовут, все уже привыкли.
Тихо хуея, я отправилась домой. Не был ли мой переезд из родового гнезда ошибкой? Радость от начала взрослой жизни затуманила мою голову, и я не удосужилась узнать, с какими соседями я ее начну.
Крики возобновились. Я встала у окна, наблюдая за двором. Действительно, никто не обращал внимания на панический ор ребенка. Через десять минут его воззвания к помощи истощили мою нервную систему, я высунулась в окно и заорала:
- Если ты не заткнешься, я вырву твой язык и заставлю его сожрать, маленькое чудовище!
Вовчик заткнулся на полуслове.

Успокоенная, я увалилась на диван и заснула, вымотанная этой небольшой встряской.
Мне снился прохладный хвойный лес, опавшие иголки мягко щекотали босые ступни. Где-то вдалеке слышался топот и мат.
Я открыла глаза. Соседи сверху бесновались, громко топая и о чем-то ругаясь. Ворча, я пошла в ванну, сполоснула лицо и, вытираясь, прислушивалась. Акустика была превосходной, тем более, орали они в туалете.
- Сколько раз я говорил! - громыхал деда Ваня. – Закручивай вентиль! Опять воды набежало!
Я метнулась в туалет. По трубам и стене текли ручьи. Резиновый коврик медленно подплыл к дверям и по-щенячьи слепо ткнулся в порожек. Потревоженная вода, покрылась рябью и лениво перевалила через препятствие, растекаясь в коридоре. Наверху громыхало ведро, и слышалась брань.
Я выгребла из бака грязное белье и бросила в набежавшую воду.
Снова марш-бросок на верхний этаж, пинок в грязную дверь и томительное ожидание. За дверью стало тихо, брякнуло ведро.
- Кто там? – пискнул детский голос.
- Деда зови! – гаркнула я.
- Никого нет дома, я один, - неуверенно ответил Вовчик.
- Передай ему, что я ему всю бороденку вшивую выдеру, если встречу! Понял?
- Она у меня не вшивая, - послушно повторил за дедом внучок.
Ничего не добившись, я вернулась домой и принялась устранять последствия потопа. Вечером заглянула Женька, и мы договорились сообща поменять трубы в туалете и ванной.
- И на кухне, до кучи, - задумчиво пробормотала она, окинув мой свежеотремонтированный пищеблок. – А то за ремонт не расплачусь с тобой.

Со временем я привыкла к вечным потасовкам между дедом и Женькой, дедом и Женькиной матерью, замордованной и незаметной женщиной, дедом и Вовчиком. Но никак не могла привыкнуть к истошным воплям, периодически раздававшимся из их окна, когда Вовчику приходило желание поразвлечься.

Мы с Мусиком уже познакомились и жили у меня, когда Женька решила выйти замуж. Сие знаменательное мероприятие она решила отпраздновать дома, а на следующий день отправиться в увлекательное и экзотическое свадебное путешествие в деревню, к своей бабке, бывшей жене деда Вани.
- Лелька, мы во вторник вернемся, присмотри за дедом, - попросила она меня, утаскивая стулья и посуду.
- Не вопрос, - согласилась я.
- Мы его дома закроем, ничего с ним не случится за три дня. Жрачку оставим и выпить. А тебе я ключ на всякий пожарный оставлю.
На том и порешили.

В субботний обед во двор въехала колонна разномастных машин, сигналя на все лады. Молодые прибыли. Нестройную толпу всосало в подъезд и началось застолье.
Через пару часов забежала раскрасневшаяся Женька и утащила меня на этот праздник жизни, где я чувствовала себя лишней.
Пьяный дяденька, вооруженный видеокамерой, утащил меня на кухню, и заставил поздравить молодоженов.
- Чтобы было что вспомнить, - радовался он.
Очередь передо мной занял Вовчик. Я курила у окна и наблюдала, как он собирается с духом. Наконец, поборов неизвестно откуда взявшееся смущение, он начал.
- Дорогие мама и папа, поздравляю вас со свадьбой. И по этому поводу хочу рассказать анекдот. Сидит такая ворона на дереве, выебывается. К ней подходит заяц и спрашивает: «А чо это ты, ворона делаешь?» А ворона ему: «Выебываюсь. Хочешь со мной? Лезь на дерево» И стали они выебываться вдвоем.
Камера снимала, пьяный дяденька выглядывал из-за нее с немым изумлением, но съемку не останавливал. Я слушала поздравление, забыв о сигарете.
- Тут волк идет, - продолжал Вовчик, зачарованный объективом. – «А чо это вы тут делаете?» А заяц ему: «Выебываемся. Лезь к нам» Сидят такие втроем, выебываются. Тут медведь идет. «Чо это вы тут делаете?» - спрашивает. «Выебываемся», - отвечают они. – «Айда к нам» Медведь к ним полез, ветка сломалась, все упали, а ворона взлетела и спрашивает у них: «Ну что? Довыебывались?»
Тут Вовчик засмеялся, звонко крикнул «Горько!» и, засмущавшись, убежал.
Возможно, в этом поздравлении был какой-то потаенный, известный одному Вовчику, смысл. Сигарета обожгла мне пальцы. Пьяный дяденька, опустив камеру, ошалело смотрел на меня. Я пожала плечами и пошла к столу.

Там уже танцевали. Под «Вишневую девятку» деда Ваня, выворачивая колени и локти, изображал что-то типа брейка, увиваясь голубем в период ухаживания вокруг благообразной старушки. Голубица в белом платочке млела, заливаясь девичьим румянцем. Деда невозможно было остановить.
Он крутился вокруг своей бывшей супруги, глаза его полыхали адским огнем совратителя юных девственниц. Он запрокидывал голову, от чего его борода задиралась павлиньим хвостом, стряхивая на лицо неизменные хлебные крошки с примесью яичной скорлупы и зелеными вкраплениями плохо прожеванных огурцов. При этом наружу выпирал волосатый дергающийся кадык.
Старушка тонко взвизгивала от восхищения, и пошло покачивала тощими бедрами. Ухаживания ей явно нравились. Раздухарившись, деда Ваня начал ее нагло лапать и тыкаться бороденкой в ее тонкие губы, в надежде урвать невинный поцелуй.
Не в состоянии наблюдать за брачными играми божьих одуванчиков, я тихо слиняла домой.

Вечером мы с Мусиком поужинали у телевизора, стараясь не обращать внимания на шум сверху. Мы уже легли, когда в дверь начали трезвонить.
- Лелька, у меня к тебе дело.
Судя по тому, как стыдливо Женька прятала пьяные глаза, это дело не могло быть встречено буйным восторгом с моей стороны.
- Дед совсем бабку заколебал, можно она у тебя переночует?
Я замялась. Присутствие в квартире незнакомого человека меня напрягало.
- Ну, Ле-е-елька-а-а-а, - канючила Женька. – Я завтра утром ее заберу. Пожалуйста.
Мусик пожал плечами, когда я заглянула к нему посоветоваться. Я согласилась.
В квартиру юркнула голубица, задроченная старым павлином. Я постелила ей на диване в гостиной, стараясь не смотреть, как она проворно скидывает свое самое нарядное платье, обнажая сморщенные плечи и розовые, с начесом, рейтузы. Пожелав спокойной ночи, я оставила включенным свет в прихожей и удалилась в спальню.

Заснула я, на удивление быстро, видимо, свыкшись с топотом наверху. Когда там угомонились, я не знаю, но проснулась я от тихого шороха в прихожей. Сквозь сон я подумала, что это голубица рыщет в поисках туалета и снова заснула.
- Лелька, - Мусик больно пихнул меня в бок. – Лелька, проснись.
Я распахнула глаза, сердце стучало где-то в ушах.
- Что надо? Ты чего не спишь?
- Слушай, - шепнул он.
Он щерился, и зубы сверкали в темноте, напоминая улыбку Чеширского кота.
Я задержала дыхание и прислушалась.
- Ваня, что ж ты делаешь, черт окаянный?
Я выпучила глаза. Улыбка Мусика стала еще шире.
В ответ на возмущенные возгласы голубицы деда Ваня хрипел сальности, но видимо, не прекращал свои посягательства на ее мумифицированное и истосковавшееся по грубой мужской ласке тело.
- Ванька! – в голосе старушки послышалась истома. – Уйди, а то закричу.
- А зачем дверь открыла? – бормотал дед.
Мои глаза выпучились еще больше. Подлая старуха, почуяв, что бывший возлюбленный не прочь произвести геологоразведку в ее недрах, сама впустила ночного татя, практикующегося в похищении давно утерянных невинностей.
Я собралась заорать, но Мусик проворно захлопнул мне рот ладонью.
- Дай старикам тряхнуть молодостью, - попросил он, сдерживая смех.
- Ты хочешь, чтобы деда Ваня тряхнул мудями на моем новом диване? – возмутилась я.
- Я тебе новый куплю, - шепнул он, и, не сдержавшись, загоготал страшным басом.
В гостиной притихли. Я тихонько подвывала в подушку, стесняясь обнаружить себя.
Вспомнить молодость седовласым Ромео и Джульетте не удалось. Мы, уже не скрываясь, пошли курить, попили чай, поболтали и заснули на рассвете, под богатырский храп тщедушного деда Вани.

Утром Женька пришла забирать своих любвеобильных, крепко спящих, пращуров. Голубица быстро облачилась в свои рейтузы, снятые во время ночного нападения, старый же хрыч, деда Ваня, никак не хотел просыпаться.
Когда он, наконец-то, был стащен с дивана, нашим глазам предстало милое, приличных размеров пятно, подсохшее по краям до цвета заварки, но все еще хранящее влагу в центре.
Деда Ваня, собрав в охапку одежду, гордо удалился, принимая весь мой мат спиной.
Мусик понял, что за свое благородство и жалость к давно не трахавшимся пенсионерам, ему придется рассчитываться со мной новым диваном.
- Кожаным диваном, - уточнила хмуро я.
Старый диван было решено преподнести в подарок молодоженам, чему они, как ни странно, обрадовались, и, приведя несколько гостей, тут же утащили обоссаное ложе к себе.
Напоив деда Ваню до невнятного состояния, молодые вместе со всей когортой родственников, умчались в деревню.

Все воскресенье деда Ваня, похоже, спал. Сверху не доносилось никакого шума. Заходить и проверять мне не хотелось. К вечеру он оклемался, обнаружил оставленный ему паек, и уничтожил его тут же.
Всю ночь и часть понедельника, мы слушали характерные звуки из его туалета. Старика безбожно рвало. Не в силах вынести все это, я уехала к маме, решив зайти к деду вечером, когда Мусик вернется с работы.

Мы поднимались к себе, когда Мусик, неожиданно замолчал, прервав рассказ о случае на работе.
- Черный во-о-о-орон, что ж ты вье-о-о-ошься, над мое-е-ею голово-о-о-ой, - тоскливая песнь витала по подъезду. – Ты добы-ы-ычи не дожде-о-о-ошься-я, черный во-о-орон, я не тво-о-о-ой.
Следом раздались глухие рыдания.
Переглядываясь, мы тихонько поднялись наверх.
В соседской двери зияла дыра, вырубленная неумелыми руками. Щепки валялись по все площадке. В дыре маячило грустное лицо пьяного вдрызг деды Вани. Сидя на табуретке, он, подперев бороденку кулачком, тихо пел, покачиваясь из стороны в сторону. Напротив дыры на маленьком стульчике сидел пьяный мужик, по фиолетовому лицу которого текли слезы. Он был зачарован божественным пением.
- Это что тут за концерт выездной филармонии города-героя Новоебуново? – спросила я.
Деда Ваня разлепил глаза.
- Они меня закрыли, Лелька, - жалостливо взвыл он.
- Знаю.
- Уехали, а меня не взяли. А я не могу один пить, вот и позвал Пашку.
Кряхтя, Пашка поднялся со стульчика и галантно поклонился, распространяя вокруг себя амбре давно не мытого тела.
- А домой не могу его завести, - продолжал хныкать деда Ваня. – Ну, и вот.
Он обвел рукой дыру.
- Только Пашка в эту дыру не смог пролезть.
- А чего ж ты замок не выломал? – поинтересовался Мусик.
- Ага! Зачем я буду его портить? Он еще пригодится.
- Логично, - буркнула я, отпирая дверь. – Дверь-то не может пригодиться.

Весь следующий день я слушала ор вернувшейся из деревни Женьки.

ПыСы: Незадолго до нашего переезда из этого дома, Женька приобрела в дом караоке. Вещи мы грузили под громкий дедов голос, который теперь разговаривал только посредством микрофона.

© Пенка